Имя Михаила Финберга стало визитной карточкой музыкальной Беларуси. Его оркестр гастролирует по всему миру, ведет постоянную работу по популяризации белорусской эстрадной музыки. О том, как стать настоящим мастером своего дела, ведущий дирижер рассказал ET CETERA и порталу TUT.BY в рамках авторской программы Алексея Вайткуна “Личное дело”.
– Как бы вы сами определили свои отношения с музыкой?
– Музыка – это очень ласковый, очень точный и нежный вид искусства, к которому нужно относиться бережно, с уважением, почтением и быть высоким профессионалом. Невозможно быть профессионалом без высокой квалификации в плане своего образования и опыта, который обогащен большим комплексом знаний. Когда ко всему этому добавляется любовь к стране, в которой ты живешь, к своему государству, к своему народу, это и формирует отношение к искусству.
– Кто кого выбрал – музыка вас или вы музыку?
– Думаю, выбирал я. Я очень рано почувствовал, что мне хочется быть музыкантом: уже в пять лет стал заниматься на скрипке, учился в музыкальной школе. Потом у меня с этим инструментом не получилось и пришлось переиграть на многих, буквально на всех духовых инструментах. Потом я пять раз поступал в музыкальное училище, экстерном окончил консерваторию, аспирантуру, сейчас у меня диплом профессора. На это было отдано очень много лет, много времени, а самое главное – я и сегодня учусь. В музыке невозможно все знать, все охватить, не хватает жизни, чтобы все понять. Я лично собой не очень доволен, поэтому очень много занимаюсь, работаю, чтобы обогащать себя новыми знаниями.
– Вы самокритичны?
– Безусловно. Никакого самоедства нет, только анализ: я должен разговаривать с собой честно и так же честно должен разговаривать со всеми коллегами-музыкантами. Я никогда не доволен собой, и только в таких взаимоотношениях можно выяснить, над чем и для чего нужно работать.
– Всегда ли вас слышат ваши коллеги? Или чаще слушают?
– Коллектив, с которым я работаю уже 23 года, – это второй коллектив. Я даже не мечтал о том, что у меня будет такой прекрасный оркестр, такие прекрасные музыканты, которых я очень люблю, которыми я очень дорожу. У меня с ними прекрасный контакт, и я стараюсь сделать все, что могу и не могу, чтобы мои музыканты были довольны.
– Ваши родители поощряли ваши увлечения?
– Моя мама была простой прачкой, она 32 года стирала белье из воинской части, папа был простым рабочим.
– Откуда же тогда взялась любовь к музыке?
– Все произошло случайно. Я просто это почувствовал. Я помню первые произведения, которые звучали еще по старенькому радио, меня просто вовлекло в музыку. Система обучения тогда была совершенно не та, которая необходима сегодня. Конечно, я потерял очень много лет, как говорится, вхолостую прокручивал колесо велосипеда.
– Вы тогда переживали из-за того, что не можете получить необходимое вам?
– Конечно, я переживал, но никто не мог сказать, как нужно делать. Все то, что мне тогда говорили люди, которые якобы что-то понимали или хотели сказать, что понимают, все это – я могу совершенно точно сказать – было ошибочно. И дело не в том, что не хватало образования или чего-то еще: должен быть ключик, чтобы открыть этот секрет, а его ни у кого не было.
– А сейчас у вас есть этот ключик?
– Сейчас есть, но для этого пришлось очень много работать. Я дружил с большими музыкантами: с Юрием Саульским, народным артистом России, композитором, дирижером, изумительным музыкантом, который является флагманом джазовой музыки; с Олегом Лундстремом, моим старшим товарищем, музыкантом, который очень многому меня научил. Я очень дружил с народным артистом Советского Союза Константином Орбеляном, композитором, дирижером армянского оркестра, с замечательным дирижером Вадимом Людвиковским, заслуженным деятелем искусств России, дирижером оркестра Всесоюзного радио, где работали самые лучшие музыканты. Конечно, я дружил с Юрием Силантьевым, замечательным дирижером, который возглавил ту эпоху, то замечательное время. Недавно ушел из жизни мой друг Георгий Гаранян, который в прошлом году в это же время был у меня на джазовом фестивале. Это был прекраснейший музыкант.
Я могу назвать еще десяток имен, и я у всех них учился, познавал все буквально по слогам. Я учился и академическому образованию, и одновременно овладевал самым главным, тем, что любил, – джазом и эстрадной танцевальной музыкой.
– А ваши мудрые учителя с удовольствием делились с вами?
– Запомните раз и навсегда: чем выше и интеллектуальней человек, в данном случае музыкант, тем более скромно, доступно и просто он себя ведет. Когда у человека не хватает ни знаний, ни опыта, он начинает из себя изображать. Это некрасиво. Я знаю таких людей и не поддерживаю их.
– А вы скромный? Что бы вы о себе могли сказать?
– Как педагог я, наверное, не удался и не стремлюсь быть преподавателем. Я педагог у себя в оркестре, потому что отдал себя только одному делу. Разбегаться на пятнадцать мест я посчитал ненужным и неправильным. У тех девочек на телевидении, например, которые бегают с одного канала на другой, нет своего лица: их много показывают по телевизору, но их никто не запоминает. Для этого в искусстве нужно оставить маленькое пятнышко, доброе пятнышко, назвать себя по-доброму. Кто может его оставить, тот останется в памяти, кто не может – у него ничего не получится. Год-два пройдет, и его забывают.
– Ваш оркестр – это маленький организм, небольшое государство. Скажите, по каким законам живет это ваше государство?
– Это не государство, а маленькая филармония. А живем мы по законам Беларуси, исполняем их точно, жестко, делаем все так, как полагается в соответствии с нашим законодательством.
Вся наша концертная деятельность очень объемна: за год мы даем свыше ста концертов, готовим около тридцати новых программ, принимаем участие в 14 фестивалях в маленьких белорусских городах – в Заславле, Несвиже, Мире, Новогрудке, Турове, Чечерске. Наш оркестр делится на две части: одна часть занимается джазовой и эстрадной музыкой, вторая в большей степени занимается академической музыкой, историей нашего государства. И в этих городах мы полностью рассказали музыкальную историю.
На сегодняшний день мы провели 105 фестивалей в маленьких культурно-исторических центрах нашей страны. В составе оркестра работает два доктора наук, 12 кандидатов наук, два профессора, четыре народных артиста, 12 заслуженных артистов, 37 лауреатов различных конкурсов и фестивалей, и все вместе мы делаем одно общее дело – показываем и раскрываем все то, что раньше мы упустили. Когда я учился в консерватории, изучал музыку только начиная с 1917 года, а сегодня в нашей стране мы знаем историю нашей белорусской музыки начиная с XVII века.
– У вас столько заслуженных и народных артистов в коллективе. Нет ли “перетягивания одеяла”? Как вам удается устанавливать порядок?
– Музыканты, которые работают со мной, очень скромные люди, заняты только своей профессией и больше ни о чем не думают. Они заботятся о своем инструменте, достойном исполнении своей партии и по-настоящему играют в ансамбле. Эту задачу они выполняют четко и высокопрофессионально.
Когда человек приходит к нам в коллектив, первое требование, которое ему предъявляется, – это высокая дисциплина. Это значит не только вовремя прийти на работу. Должна быть творческая дисциплина, а это еще сложнее. У нас нарушений дисциплины нет. В этом вопросе я очень строг: если появится хоть один немного расхлябанный человек, это уже не оркестр. Оркестр – это единый механизм, и если кто-то чуть-чуть его нарушает, ничего не получится.
Пыль в глаза пускают очень многие, особенно сейчас, когда появилась звуковая аппаратура с различными частотами, многие обманывают слушателя. Это все противно. Работа должна быть только высокопрофессиональной, каждый человек должен делать свое дело до конца.
– Бывает, что ругаете своих музыкантов?
– Бывает. Но при этом я их очень люблю.
– Чему вас могут научить артисты вашего оркестра?
– Очень многому. Они много подсказывают, и из того, что они мне подсказывают, я всегда выбираю лучшее. У них есть новый взгляд на многие вещи, и я этого не отбрасываю. Я сам был молодым, правда, всегда был немного вспыльчив, но все мои ребята – очень серьезные музыканты. Они знают, что меня не обидят. К тому, что они предлагают, я стараюсь прислушиваться. Если мне кто-то даст вариант, который необходим делу, я слушаю.
– Что, на ваш взгляд, в белорусской музыке есть такого, из-за чего ее хочется слушать?
– К сожалению, у нас нет программ ни на телевидении, ни на радио, которые рассказывали бы о белорусской музыке. Несвиж был музыкальной столицей Беларуси, и все, что родилось в Несвиже, потом пошло в Европу. Серьезные музыканты и композиторы стали известны благодаря тем связям, которые они имели с Несвижем, и это мы сейчас доказали.
Но мы не все уважаем свою историю. Например, поляки считают Станислава Монюшко польским композитором, хотя он жил под Червенем и из 53 лет только 15 жил в Варшаве. Я делаю пятичасовой концерт музыки Монюшко возле Мирского замка – и никто не обращает внимания. Телевидение не снимает, никому это не надо.
Мне обидно, потому что я вкладываю в это огромный труд, ведь для такого концерта нужно очень много работать. Мы должны гордиться своим наследием и на этом воспитывать новое поколение людей, тех ребят, которые пошли в армию, которым придется пойти в армию, тех, которые должны защитить нашу страну.
– Нет ли у вас ощущения того, что вы стучитесь в закрытые двери?
– Такого я сказать не могу. Коллектив, который я возглавляю, первым в стране получил звание национального по указу президента, первым в стране получил звание заслуженного, и он один из первых больших коллективов получил массу других наград и зарубежных премий. Это нигде не называется, у нас все почему-то считаются одинаковыми. Я не могу сказать, что меня не слышат, но считаю, что внимания к нам недостаточно.
Сегодня мы стали действительно интересным и красивым государством в центре Европы. У нас есть коллективы, которые могут показывать нашу страну так, что этому могут завидовать другие государства: это наша замечательная хоровая капелла, которой руководит народная артистка Беларуси Ефимова, это замечательный камерный оркестр, прекрасный ансамбль танцев, народный хор, народный оркестр, наш коллектив. Но когда мы говорим про искусство, мы вспоминаем лишь о двух-трех певичках. Именно о певичках: я не понимаю, какой репертуар они исполняют, и не знаю, что люди потом вспомнят из репертуара. Художник должен оставить маленькое пятнышко, чтобы люди знали, что было популярным в начале XXI века. Если человек об этом не думает, какой же он след после себя оставит? Он работает на себя, на свой карман – и все.
– Многие недооценивают регионы, маленькие города. Вы чуть ли не единственный, кто гастролирует по этим городам. Чувствуете ли вы отдачу?
– Я родился в небольшом городе Мозыре, мои родители родились еще дальше от Мозыря, в маленькой деревушке. Я совершенно точно могу сказать, что в маленьких городах живут очень культурные люди. Я привожу в эти маленькие города эстрадные концерты, джазовые фестивали. Это очень серьезная музыка, и вы бы послушали, как заинтересованно люди слушают эту музыку. Вы бы послушали, как люди воспринимают ее. То поколение, которое приходило к нам на фестивали детьми лет пятнадцать назад, приводит теперь своих детей. Это та главная задача искусства, с которой наш коллектив справился, и я этим очень горжусь. Для меня это очень дорого.
– А почему недооценивают маленькие города? Почему, кроме вас, никто по ним не ездит с концертами?
– Надо заниматься, работать над собой, повышать свой интеллектуальный уровень. Надо много читать, много знать, много понимать, всегда уважительно относиться ко всем слушателям. Ведь слушатели все одинаковые – и в Минске, и в Москве. Любой слушатель – это тот человек, для которого мы живем и работаем. В этом смысл искусства.
– В 1995 году вы сопровождали Филиппа Киркорова на “Евровидение”. Какие впечатления у вас остались от “Евровидения”?
– Вы единственный журналист, кто спросил о моей поездке на конкурс “Евровидение”. Я первым от Беларуси был на этом конкурсе, как дирижер представлял Россию, был там вместе с Филиппом Бедросовичем и Аллой Борисовной. Это замечательные люди, люди-патриоты. Тогда были сложные международные времена у России, и то, как вела себя Алла Пугачева на всех пресс-конференциях, – это учебник. Я очень многое у нее почерпнул, многому научился. Она замечательный человек и прекрасный музыкант. О Филиппе могу сказать, что он прекрасный, изумительный исполнитель. Но когда мы ехали на “Евровидение”, то не знали самого главного – это не конкурс исполнителей, а конкурс песни. Та песня, которая была написана, заняла 17 место, но я для себя узнал очень многое.
– Какие основные выводы вы сделали для себя?
– Очень многие. Мне посчастливилось, что до поездки в Ирландию я целых два года со своим оркестром работал в Италии, в Милане. Там я тоже очень многому научился. Но у меня в Беларуси никто не спросил, как готовиться к конкурсу, не просил посоветовать и подсказать. Потом я четыре года проработал в программе “Угадай мелодию”. Я много знаю о телевидении. У меня есть что вспомнить и что рассказать.
– Как вам работалось с Филиппом Бедросовичем?
– Очень хорошо. Он профессионал, большой профессионал, у которого всем надо учиться. Он переживает за то, что делает, почему делает и для кого делает. Он очень ответственный в работе. Это образованный исполнитель мирового класса.
– Раньше ни одна популярная программа не обходилась без вашего оркестра. Что изменилось сейчас? Фонограмма правит бал?
– В Москве мы записали 84 программы, большие программы. Программа – это пять с половиной часов записи, а у такого исполнителя, как Кобзон, – семь часов. Это огромные концерты, огромный труд и здоровье. Но я очень многому на них научился. Там все нужно проводить с одной репетиции, нужно быть четким, профессиональным, и это очень интересно.
На программу “Угадай мелодию” меня пригласил Влад Листьев. Я видел и радовался тому, что в России такое высокое мастерство работников телевизионного канала. Какой огромный профессионализм, какая колоссальная заинтересованность в работе, какая высокая дисциплина! Там начинался маленький капитализм, это было видно и слышно и подстегивало нас к работе. Это дало нашему коллективу огромную популярность на всем постсоветском пространстве.
– Вы всегда очень негативно высказываетесь по поводу фонограммы. За что вы ее так не любите?
– Я ее не люблю, потому что жалею исполнителей, которые поют под фонограмму. Да, они получают “бабки” за эту работу, но не поют, а только держат микрофон, да еще и не попадают в фонограмму. В моей практике был случай, когда ко мне пришла исполнительница с хорошей головой, с изумительной памятью, но через два года, когда она начала работать с “фанерой”, не могла даже текст песни запомнить. А Иосиф Кобзон помнит одновременно около пятисот песен.
Фонограмма ведет к потере профессионализма, к потере творческого роста. Теряется звук и в голосе, и в инструменте, а звук – это основа всего.
– Наверняка у вас часто спрашивают, как к вам можно попасть в оркестр музыканту или исполнителю…
– Я отвечаю очень просто. Мы принимаем людей обязательно с высшим музыкальным образованием, людей, которые действительно хотят стать артистами, тех исполнителей, которые готовы серьезно трудиться над собой, повышать свое профессиональное мастерство, тех, кто уважает белорусский народ и страну.
– Можно ли сказать, что Финберг – создатель звезд?
– Вы когда-нибудь задумывались, что такое звезда? Она летит, падает – и на этом все заканчивается. Звезда – это тот человек, который оплатил афишу, на него купили билеты, он оплатил дорогу, проживание, стоимость песни и слов, рассчитался со всеми исполнителями, оплатил аренду помещения и еще получил прибыль. Вот тогда он звезда.
У Пугачевой работали 195 человек, у Киркорова – 150 человек. И всего, что зарабатывала фамилия Киркорова, хватало этим людям и их семьям, у государства они не брали ни одного рубля. А наши так называемые “звезды” каждый день обращаются в различные инстанции высокого уровня и просят огромные деньги для концертов. Если на тебя не покупают билеты, ты не звезда, а подделка.
– Очень многие считают вашу работу в оркестре Белорусского государственного цирка несерьезной. Но ведь это огромный пласт, большой опыт.
– Я около 20 лет отработал в советском цирке в самом его расцвете, в лучшем цирке мира. Я много работал с народным артистом Советского Союза Олегом Поповым, с Юрием Никулиным, Карандашом, с двумя братьями Кио, с Запашными, Волжанскими – со всеми звездами, много был с ними за рубежом. Это были изумительные люди послевоенного времени. Это люди-пахари, они пахали сутками, очень любили свою работу, свое дело.
Мне очень повезло, что я пришел в коллектив, который меня многому научил. Оркестр состоял из эмигрантов, которые вернулись из-за границы, пожив при капитализме. Уже тогда они своим примером учили, как нужно работать и делать свое дело. Это была очень интересная работа.
У меня в цирке был очень сильный оркестр, лучший в Советском Союзе. В тот период в Минске больше не было эстрадных оркестров, я работал с самыми лучшими музыкантами. Но в цирке есть своя специфика: там очень быстрые темпы, там все время идет гонка по громкости, и это влияет на качество. При этом я умудрялся поругаться больше с артистом ради качества музыки. Мы сделали очень много, и в те годы в цирк ходили не на артистов, а на оркестр.
Тем оркестром мы записали шесть пластинок на фирме “Мелодия”, мы давали концерты перед началом спектаклей, много показывали в музыке белорусских композиторов, даже специально возили музыку в Москву. Это было другое время. Сейчас в цирке на 99% звучит кнопка, живой оркестр играет только прощальный марш.
Я учился другой музыке, поэтому стремился к концертной деятельности. Во времена советского цирка оркестру уделялось много внимания, в нем работали очень серьезные композиторы. Но когда пошла фонограмма, ржавчина съела эту музыку.
– Вы были сенатором. Общественная работа помогает творчеству?
– Я бы не назвал эту работу общественной. Я не был политиком. Моя политика – это музыка. Но я старался помогать, делать те дополнения, какие мог, в законы, которые связаны с моей основной деятельностью. Ко мне очень прислушивались, и я благодарен тому времени. Я горжусь тем, что, работая в Парламенте, помог многим людям, многим коллективам, научился очень многому.
– Обращались ли к вам знакомые, зная, что вы занимаете такой высокий пост?
– Это не высокий пост. Я старался кого-то поддержать, кому-то помочь, но не спекулировал своим положением. Я даже никогда не носил значок. Дело все не в этом. Надо быть порядочным человеком и уважать всех коллег и людей. Я уделял большое внимание всем, кто ко мне обращался, потому что представлял государство, республику.
– Как же вы все успеваете?
– Я очень рано прихожу на работу: мой рабочий день начинается с семи утра, и работаю я без выходных. Я очень много гастролирую, переезды очень большие. Мы не останавливаемся в гостиницах, у нас ночные выезды и перелеты. Все это делать очень непросто.
– А ваша молодежь не ноет от таких темпов?
– Нет, они понимают, что надо зарабатывать. У нас коллектив дотируется, но основную сумму доходов мы получаем тем, что сами зарабатываем. У нас впереди семь концертов в Минске, три на джазовом фестивале, четыре концерта в рамках фестиваля “Шлягер на все времена”. У нас осталось всего около 250 билетов. Второй фестиваль будет только в марте, и я считаю, что мы очень востребованы: на наш концерт билет купить трудно.
– В чем, по-вашему, заключается изюминка фестивалей?
– Фестиваль – это, в первую очередь, праздник. Кроме того, для музыканта это подведение итогов. Это то действие, когда ты видишь свою востребованность и нужность. Ты видишь глаза тех слушателей, которые пришли на фестиваль, и после праздника ты должен сам себе сказать, что получилось, а что нет, и тут же начать работать над тем, чтобы подняться на новую ступеньку. Когда ты все это делаешь, тогда получается фестиваль.
Это очень важное действие для исполнителя, оно его подпитывает. Мне приходится выступать для разных аудиторий – и в маленьких городах, и на очень больших сценах, – и всегда нужно помнить то, чему меня когда-то научили музыканты советского цирка: мы работаем для зрителей.
– Как вам удается привлекать такие известные джазовые фамилии? Срабатывает ваш авторитет?
– Безусловно, имя работает. Но Финберг не такой уж большой. У Финберга работают очень интересные, серьезные музыканты европейского уровня. Жаль, что, когда мы говорим про эстраду, вспоминаем только про двух-трех девочек, но не говорим про инструменталистов, которые у нас есть. Это люди, с которыми можно выступать в Америке, в Италии, во Франции, в Испании. Это люди, которые на сцене работают без ошибок, и хочется им пожелать хорошего здоровья, хорошего настроения, чтобы им всегда сопутствовала удача. Я очень благодарен этим музыкантам.
– Следите ли вы за коллегами-дирижерами из других оркестров?
– Я за ними не слежу. Я могу слушать только тех музыкантов, которых уважаю. К сожалению, таких людей стало значительно меньше, потому что многие ушли из жизни. Был замечательный дирижер Евгений Светланов, но о нем сейчас уже никто не вспомнит. Это был настоящий дирижер, глыба, и сегодня таких дирижеров очень мало. Есть хорошие дирижеры, выдающиеся, но их очень немного. А такие люди – это всегда учебник.
– Проще ли сегодня работать молодым дирижерам, чем было вам?
– Я думаю, что молодым дирижерам, с одной стороны, проще. Нас все время проверяли, каждую программу у нас принимала большая комиссия, оценивала то или иное концертное действо. Сегодня дирижер вышел со школьной скамьи, что-то написал – и у него уже есть концертная программа. И за этим смешно наблюдать.
– Можете ли вы высказать свое мнение, сказать, что какая-то программа плохая?
– Если меня спросят, могу сказать. Но меня об этом никто не спрашивает.
– Вы часто обращаетесь к слушателям через музыку. Что бы вы могли пожелать слушателям, которые придут на ваши концерты?
– Я могу пожелать хорошего прослушивания наших концертов и программ, которые мы сейчас готовим. Этот год мы объявляем годом Шопена. Наш оркестр подготовил программу, посвященную двухсотлетию этого замечательного польского композитора, который очень дружил с белорусскими музыкантами – с Наполеоном Ордой, Дунином-Мартинкевичем. Это будет изумительная программа для камерного оркестра.
В этом году исполняется 80 лет со дня рождения Владимира Короткевича. К этой дате мы подготовили программу, посвященную его дню рождения. В Беларуси больше ни у кого нет подобной программы, мы первые сделали такое замечательное действо.
Буквально через два месяца у нас пройдет программа, посвященная 115-летию со дня рождения Леонида Утесова, человека, с которого началась вся советская эстрада. Вторая программа будет посвящена творчеству Майи Кристалинской. Третий концерт мы посвящаем белорусскому дирижеру, заслуженному артисту Беларуси, композитору и трубачу Эдди Рознеру. Четвертая программа будет посвящена музыке кино. В прошлом году мы сделали уникальную программу, посвященную 80-летию “Беларусьфильма”. Мы сделали концерт только из произведений и белорусских песен, которые звучали в наших фильмах.
Сейчас мы подготовили джазовый фестиваль, после этого мы будем отмечать 240 лет со дня рождения Огинского, и в Чечерске у нас будет фестиваль, посвященный его творчеству.
12 февраля пройдет концерт, посвященный столетию замечательного белорусского композитора Петра Подковырова. К сожалению, мы не сумели показать его в филармонии, поэтому концерт мы будем делать в студенческой аудитории.
Я не теряю духа. Я четко знаю, что хочу сделать в следующем году, и не скрываю, что мы уже работаем над программой на 2011 год.
– В одном из интервью вы сказали, что вы – человек прямой. Помогает ли это качество в жизни?
– Мне лично мешает, но я по-другому жить не сумею. Я человек честный и стараюсь говорить только правду.
– Предавали ли вас в жизни?
– Очень часто.
– А что делать с предательством и с предателями?
– Ничего вы не сделаете. Я очень за все переживаю. Для меня предательство – это самое страшное.
– В вашей профессии много зависти. У вас много завистников?
– Раньше эта профессия считалась элитной. Я не думаю, что сегодня ее можно отнести к таковой. Она очень тяжелая, и мало кто желает стать дирижером. Хотят стать дирижерами те музыканты, которые как музыканты не состоялись. Это противоречие я наблюдаю сейчас все больше и больше.